«Добрые книги на все времена» советует прочитать книгу Людмилы
Евгеньевны Улицкой «Детство сорок девять». Обыкновенное чудо доброты – вот главная
тема простых и волнительных рассказов: «Капустное чудо», «Восковая уточка»,
«Дед-шептун», «Гвозди», «Счастливый случай» и «Бумажная победа». Книга
иллюстрирована художником Владимиром Любаровым. Как пишет в предисловии
Улицкая, их с Любаровым детские воспоминания «сошлись замечательно». И
получился маленький шедевр. «Детство сорок девять» - это детство наших бабушек
и дедушек, которым довелось жить в непростое и бедное послевоенное время. Все
рассказы очень добрые, в каждом происходит какое-то маленькое чудо, когда,
казалось бы, ждать его неоткуда.
Представленная книга Людмилы Улицкой недавно поступила в фонд нашей библиотеки. Вы можете взять её на абонементе.
О родителях
О мечте
О главных книгах детства и театре
О запавших в душу словах и поступках
О школе и дворе
О том, когда детство кончилось
Детство сорок девять:
рассказы / Людмила Улицкая; ил. В.Любаров. – М.: Астрель, 2012. – 88 [8] с.: ил.
По признанию писательницы, в эту книгу вошли самые первые ее вещи, публиковавшиеся еще в "Пионерской правде". Все они посвящены теме детства, где каждый из главных героев шести коротеньких произведений переживает свою драму. Вот, например, рассказ «Капустное чудо».
События в рассказе происходят в первый послевоенный год, в один из промозглых ноябрьских дней. Главными героями являются старуха Ипатьева по прозвищу Слониха и две девочки: Дуся - 6 лет и Оля – помладше. Две маленькие сестрички остались сиротами и попали на воспитание к двоюродной бабушке. «К старухе Ипатьевой, по прозвищу Слониха, девочек привезли в конце сорок пятого года, вьюжным вечером, почти ночью. Они приходились внучками ее недавно умершей сестре и были сиротами: отец погиб на фронте, а мать годом позже. И соседка привезла их к Слонихе: ближе родни у них не было». Та не сразу решилась оставить детей у себя и приняла их без особой радости и сочувствия. Неделю «думала большую думу» - оставлять их при себе или сдать в детский дом. Однако первое чудо происходит. «В субботу она взяла таз, чистое бельё и девочек…и повела их в баню», а затем в первый раз «уложила спать на свою кровать». Сестричкам словно вернули жизнь: неделю молчавшие, словно немые, они «заговорили сначала между собой, а потом и со старухой». Тогда же впервые девочки стали звать старуху бабой Таней.
По признанию писательницы, в эту книгу вошли самые первые ее вещи, публиковавшиеся еще в "Пионерской правде". Все они посвящены теме детства, где каждый из главных героев шести коротеньких произведений переживает свою драму. Вот, например, рассказ «Капустное чудо».
События в рассказе происходят в первый послевоенный год, в один из промозглых ноябрьских дней. Главными героями являются старуха Ипатьева по прозвищу Слониха и две девочки: Дуся - 6 лет и Оля – помладше. Две маленькие сестрички остались сиротами и попали на воспитание к двоюродной бабушке. «К старухе Ипатьевой, по прозвищу Слониха, девочек привезли в конце сорок пятого года, вьюжным вечером, почти ночью. Они приходились внучками ее недавно умершей сестре и были сиротами: отец погиб на фронте, а мать годом позже. И соседка привезла их к Слонихе: ближе родни у них не было». Та не сразу решилась оставить детей у себя и приняла их без особой радости и сочувствия. Неделю «думала большую думу» - оставлять их при себе или сдать в детский дом. Однако первое чудо происходит. «В субботу она взяла таз, чистое бельё и девочек…и повела их в баню», а затем в первый раз «уложила спать на свою кровать». Сестричкам словно вернули жизнь: неделю молчавшие, словно немые, они «заговорили сначала между собой, а потом и со старухой». Тогда же впервые девочки стали звать старуху бабой Таней.
Драматический поворот событий в рассказе происходит в тот момент, когда
Ипатьева отправляет малышей за капустой. И вовсе не потому, что она измывалась
над сиротами, а потому, что ей было очень тяжело идти, ноги еле ходили. Детям
пришлось несколько часов простоять в долгой длинной очереди под снегом и дождём.
И вот, когда подошла очередь, старшая девочка Дуся вдруг обнаружила, что деньги она потеряла. Сестричек охватил
ужас: за такое преступление, как потеря денег и возвращение домой без капусты,
старуха их обязательно выгонит, и тогда жизнь снова остановится. Но произошло
ещё одно чудо.
«Две сгорбленные девочки,
по-деревенски замотанные платками, пошли в сторону дома, разгребая ногами кучи
перемешанных со снегом и сумраком листьев, нагибались и рыли побелевшими
пальцами в хрустящих водоворотах. Старшая горестно, по-взрослому, причитала:
—Горе ты мое! Что теперя с нами будет! Прогонит она нас, и куда мы пойдем!
Ольга, опустив вниз углы своего треугольного рта, вторила сестре:
—Куда пойдем…
Стемнело. Укрывши плечи мешком, они медленно брели к дому. Умненькая Дуся все думала, что бы такое сказать Ипатьевой, чтобы она их не прибила или, хуже того, не прогнала… Украли? Или отняли? Или еще чего? Сказать «потеряла» казалось ей совсем невозможным. Ольга всхлипывала. Они подошли к повороту, остановились, собираясь перейти дорогу: деревенская робость перед машинами все еще оставалась в Дусе. Навстречу им несся грузовик, освещая фарами бежавший перед ним раскосый кусок брусчатки. Девочки стояли. Машина, не сбавляя ходу, резко повернула, под фонарем сверкнул бело-голубым сиянием ее груз — высоко вздыбившаяся над бортом капуста. Машина вильнула возле них, рванулась и поехала мимо, сбросив к их ногам два огромных кочана. Они крякнули, стукнувшись о дорогу. Один распался надвое, второй покатился, слегка подпрыгивая, прямо к ногам Ольги. Они посмотрели друг на дружку — два светло-голубых изумленных глаза смотрели в другие, точно такие же. Сняли с плеч мешок, которым укрывались, сунули в него цельный кочан и тот, что распался. Дуся не могла взвалить на плечи мешок — был слишком тяжел. Они взялись за углы мешка. Вострая Дуся подложила под него картонку, и они поволокли его… Ипатьевой дома не было. Она сидела у подружки Кротовой, плакала, утирая слезы кривым ситцевым лоскутом:
— Шура, подумай, ведь два раза к ларьку бегала… Пропали, пропали девчоночки мои… Цыгане свели или кто…
— Да найдутся, кому они нужны - то? Сама подумай! — утешала ее Кротова.
— Девчоночки-то какие были! Золотые, ласковые… Как же они без меня? А я-то, я-то как без них? — убивалась Ипатьева, комкая промокшую тряпочку.
А девочки в темноте выложили на стол капусту, сели, не раздеваясь, на стул и ждали…»
—Горе ты мое! Что теперя с нами будет! Прогонит она нас, и куда мы пойдем!
Ольга, опустив вниз углы своего треугольного рта, вторила сестре:
—Куда пойдем…
Стемнело. Укрывши плечи мешком, они медленно брели к дому. Умненькая Дуся все думала, что бы такое сказать Ипатьевой, чтобы она их не прибила или, хуже того, не прогнала… Украли? Или отняли? Или еще чего? Сказать «потеряла» казалось ей совсем невозможным. Ольга всхлипывала. Они подошли к повороту, остановились, собираясь перейти дорогу: деревенская робость перед машинами все еще оставалась в Дусе. Навстречу им несся грузовик, освещая фарами бежавший перед ним раскосый кусок брусчатки. Девочки стояли. Машина, не сбавляя ходу, резко повернула, под фонарем сверкнул бело-голубым сиянием ее груз — высоко вздыбившаяся над бортом капуста. Машина вильнула возле них, рванулась и поехала мимо, сбросив к их ногам два огромных кочана. Они крякнули, стукнувшись о дорогу. Один распался надвое, второй покатился, слегка подпрыгивая, прямо к ногам Ольги. Они посмотрели друг на дружку — два светло-голубых изумленных глаза смотрели в другие, точно такие же. Сняли с плеч мешок, которым укрывались, сунули в него цельный кочан и тот, что распался. Дуся не могла взвалить на плечи мешок — был слишком тяжел. Они взялись за углы мешка. Вострая Дуся подложила под него картонку, и они поволокли его… Ипатьевой дома не было. Она сидела у подружки Кротовой, плакала, утирая слезы кривым ситцевым лоскутом:
— Шура, подумай, ведь два раза к ларьку бегала… Пропали, пропали девчоночки мои… Цыгане свели или кто…
— Да найдутся, кому они нужны - то? Сама подумай! — утешала ее Кротова.
— Девчоночки-то какие были! Золотые, ласковые… Как же они без меня? А я-то, я-то как без них? — убивалась Ипатьева, комкая промокшую тряпочку.
А девочки в темноте выложили на стол капусту, сели, не раздеваясь, на стул и ждали…»
Иллюстрация Владимира Любарова |
Этот рассказ о сокровенных переживаниях детства трогает до
глубины души, как собственно и весь сборник. Книга адресована широкому кругу
читателей, но в первую очередь, её следует читать детям. Современным мальчикам
и девочкам просто необходимо познакомиться с этими рассказами. Чтобы прочитать их
и сравнить со своим детством. А еще – подумать и сделать вывод: время принятия
важных решений и понятие ответственности за свои поступки может наступить и в
шесть лет, и в преклонном возрасте, или не наступить никогда.
Представленная книга Людмилы Улицкой недавно поступила в фонд нашей библиотеки. Вы можете взять её на абонементе.
Несколько слов об авторе
Людмила Евгеньевна Улицкая родилась в 1943 году в Башкирии, в городке
под названием Давлеканово, куда была эвакуирована её семья. После войны
Улицкая с родителями вернулась в Москву, где Людмила окончила школу, а
потом и биофак МГУ. По окончании университета два года проработала в Институте
общей генетики АН СССР, была уволена в 1970 году за перепечатку самиздата. С
тех пор жизнь Улицкой так или иначе была связана с литературой.
Людмила Евгеньевна Улицкая |
Не каждый писатель так искренне и охотно делится воспоминаниями и
пускает в свой мир детства. В одном из интервью Людмила Улицкая говорит: «… в жизни
человека есть периоды, когда он очень чувствителен. Прежде всего - время
детства, когда все укрупнено, усилено, имеет дополнительные краски, как будто
существует еще один спектр цветов, звуков... Стереоскопическое зрение ребенка
срабатывает и до сих пор: меня так и не отпускают мои детские воспоминания».
О первых воспоминаниях
У меня очень ранняя память. Моя мама говорила мне, что я пошла в
десять месяцев. Значит, я довольно отчетливо помню время, когда ходьба вызывала
волнение и воспринималась как нечто новое в жизни. Помню, как я долго иду по
длинному половику к тумбочке, передо мной медленно катится большой мяч, и я его
догоняю… Я помню, как упираюсь ладонями в белый кафель голландской печки.
Обожгла руки — поняла, что такое ожог.
О родителях
Мама была прекрасная. От нее всегда замечательно пахло. Когда
она умерла, я еще долго хранила вещи, сохранявшие ее запах. А потом стала их
носить и доносила до дыр. От отца пахло хуже: он курил «Беломор», от него пахло
табаком, и запах его волос мне не нравился. Похожа я была на папу, чем была с
детства очень недовольна — хотела быть похожей на маму. Да и характер у нее был
восхитительный — открытая, веселая, очень добрая. Только ставши взрослой, я
поняла, каким она была замечательным человеком. Ее уроки, ненамеренные, неназидательные,
сыграли большую роль в моей жизни. До сих пор я помню их, и, хотя мамы нет
уже более сорока лет, связь с ней не прервалась. У нее был замечательный
талант — принимать жизнь такой, какова она есть, радоваться мелочам, отзываться
на чужую боль, на чужие тревоги. В коммунальной квартире, где мы жили в
1950–1960-е годы, все соседи ее любили. Были ссоры и скандалы, и она умела
замечательно примирять людей и снимать агрессию. Родители мои были
интеллигентными людьми, учеными, были очень заняты работой, и я не могу
сказать, что они особенно много занимались воспитанием единственного ребенка —
меня. Я гораздо больше возилась со своими сыновьями, а они гораздо лучшие
родители, чем я была своим маленьким детям.
О мечте
Не помню, чтобы у меня были какие-то мечты. Разве что хотелось
лет в десять красные туфельки. Мама купила, и они были довольно дорогие по тем
временам. Папа, я помню, сердился, а мама сказала фразу, которую я запомнила:
«Женя, но ей так хочется сейчас, и я могу ее побаловать. А мне так многого хотелось
в детстве, и ничего не было…» Вообще-то, все, о чем я мечтала в юности,
исполнялось раньше или позже. Я хотела поступить в университет, и поступила,
правда, не сразу, через два года после окончания школы. Когда-то мне казалось,
что предел счастья — повидать остров Крит, и я там побывала. Вообще я человек
не мечтательный. У меня есть много других занятий, которые мне больше нравятся…
О главных книгах детства и театре
У меня был любимый книжный шкаф, который стоял в коридоре
бабушкиной квартиры. Сохранилось у меня только три книги из этого шкафа:
«Маугли» Киплинга, «Маленький миллионер» Ливингстона-Мооди и «Робинзон Крузо»
Даниэля Дефо. Но было и много других, не менее любимых. Очень хорошо помню
первое посещение театра — это был спектакль «Синяя птица» во МХАТе. И еще
бабушка отвела меня на «Гамлета» с Полом Скофилдом. Единственный с ним
спектакль в Москве в пятидесятые годы.
О запавших в душу словах и поступках
Нет, не слова, поступки запомнились. Как мама собирала вещи
какой-то погорелице. И пока мама собирала вещи, та коврик из
коридора свистнула. А мама потом нашла в парадном выброшенные вещи
и смеялась, какая же она сама была дура!
О школе и дворе
Школу я всегда не любила, особенно в последних классах. Друзья
были и школьные, но больше — внешкольные — дети друзей моих
родителей. Играла во все игры, в которые дети того времени играли.
Дворовая лапта, прятки, казки-разбойники. Но я больше с книжкой сидела,
чем во дворе играла.
О том, когда детство кончилось
В пятнадцать лет влюбилась, и это было началом взрослой жизни.
Позднее я скучала по быстро закончившемуся детству, но обратного пути
не бывает. Зато есть изумительный опыт наблюдения и соучастия в
детстве своих детей и внуков.
Комментариев нет:
Отправить комментарий